Виктор Шендерович – Дмитрию Быкову

[Moishe]

http://maof.rjews.net/content/view/23384/3/

[qwerty]

Пo-мoему этoму oбсуждению стрaдaний гaлутныx евреев oб Изрaиле сaмoе местo в ПСП.
Не имеет никaкoг oтнoшения к нaшим aктуaлиям.

[ЮРА 777]

Я не против,пусть перенесут в ПСП

[Moishe]

http://maof.rjews.net/content/view/23389/3/

[Олег.Северные мы]

Дежурный по роте Быков(Баранов)-слухаю Вас!!!...По какой роте???

[Oz]

В 1908 году в газете "Еврейская мысль" за 12 мая была опубликована статья В.Жаботинского
"Еврейский патриотизм".
Статья черызвычайно интересная. В ней Жаботинский дает точный анализ таких "российских литераторов", как Д. Быков.
К сожалению, в интернете я этой статьи не нашел.
Но она приведена в книге "Чуковский и Жаботинский. История взаимоотношений в текстах и комментариях."
Стр. 164.
Автор и составитель: Евг. Иванова.
Мосты культуры - Gesharim, 2005.
ISBN 5-993273-191-5

[ЮРА 777]

Oz,

В 1908 году в газете "Еврейская мысль" за 12 мая была опубликована статья В.Жаботинского
"Еврейский патриотизм".
Статья черызвычайно интересная. В ней Жаботинский дает точный анализ таких "российских литераторов", как Д. Быков.
К сожалению, в интернете я этой статьи не нашел.
Но она приведена в книге "Чуковский и Жаботинский. История взаимоотношений в текстах и комментариях."

Я эту статью занес в *избранное*несколько лет назад,а ссылка сейчас не срабатывает
Придется всю печатать.. Она того очень стоит

Владимир Жаботинский. Тоска о патриотизме
Версия для печати Теги: история, сионизм, культурные контакты, жаботинский (все теги облаком)

Мы завершаем серию материалов о Жаботинском, давая слово ему самому и публикуя образец его публицистики — страстной, неоднозначной, местами агрессивной. Статья «Тоска о патриотизме» появилась 16 мая 1903 года в еженедельнике «Южные записки». Она не включается в распространенные сборники статей Жаботинского. Мы публикуем «Тоску о патриотизме» по книге Евгении Ивановой «Чуковский и Жаботинский».

Пожалейте меня, ибо я не люблю.
Я. Стеккетти


Владимир Жаботинский
Лишь тогда хорошо кипит у человека работа на пользу страны или народа, когда он горячо любит эту страну или народ. Честные люди вот служат общим, вселенским идеям; но каждый хочет служить им в своей любимой среде, — ковать железо на потребу широкому миру; но ковать его у себя в кузне, где легче и уютнее работать, потому что каждый уголок дорог и близок; и он прав, ибо крепче и легче работается, когда знаешь, что плодами работы воспользуются твои любимые, а не те, к кому ты равнодушен.
Патриотизм удесятеряет силу идейной работы, придает ей теплоту и увлечение. Но у интеллигентных евреев нет патриотизма, нет полной и цельной любви к нашему народу; оттого так часто наша идейная работа лишена теплоты и увлечения и отравлена изнутри болезненным разладом.

Почти нет интеллигентного человека на земле, который в настоящее время не томился бы жаждою дела. Вот, мечтают об увлекательной работе. Хандра, тоскливые чеховские настроения, заполнившие жизнь — все это зуд энергии, которая рвется из нас и жаждет применения. Десятилетия бездействия проползли; наступает хорошая пора, когда понадобятся рабочие руки; эту близкую пору предчувствуют все, но говорят себе: скоро найдется для нас дело по сердцу! Но мы, интеллигенты-евреи, на пороге наступающего десятилетия работы стоим не в трепете радости, а в мучительном колебании. И в нас есть энергия и рвется наружу, и нам страстно хочется работать. Но мы не знаем, для кого нам работать.

Отдать свои силы на благо той земли, где мы живем, и этим удовлетвориться? Так поступают из нас многие, потому что вот мы поистине, сознавая или не сознавая, нежною любовью любим эту страну — любим, несмотря ни на что, народ, в ней живущий, и язык, на котором он говорит. Но ведь эта любовь неразделенная, и потому горько обидная самолюбию. Ведь это — навязывание своей дружбы тем, кто не просит о ней, страстные признания пред красавицей, которая равнодушна. Эта земля сама богата духовными силами; наших услуг она не просит; и когда мы сами, во что бы то ни стало, хотим служить ей, то на нас невольно смотрят с холодным удивлением, пожимая плечами, и говорят:
— Для чего эти люди заботятся о нас? Разве у них своей беды мало? Странная охота — быть непременно ходатаями по чужим делам…

Больно писать о том, насколько все это унизительно; и жалко того, кто не чувствует, как оно унизительно. Лучше не жить вовсе, чем жить без самолюбия и гордости. Но и тому из нас, кто не пожелал унижения и решил отдать свои силы на благо нашей еврейской народности, — и тому нет полного удовлетворения, и тот не может с полным увлечением броситься в работу. Потому что полное увлечение дается только патриоту: но мы, интеллигенты-евреи, и народности нашей не любим полною любовью патриота: и в этом наш горший позор и горшая мука.

Если бы мы совсем не любили еврейства и нам было бы все равно, есть оно или погибло, уж это было бы лучше. Мы не томились бы таким разладом, как теперь, когда мы наполовину любим свою народность, а наполовину гнушаемся; и отвращение отравляет любовь, а любовь не позволяет совести примириться с отвращением. В еврействе есть дурные стороны; но мы, интеллигенты-евреи, страдаем отвращением не к дурному, и не за то, что оно дурно, а к еврейскому, и за то, что оно именно еврейское. Все особенности нашей расы, этически и эстетически безразличные, т. е. ни хорошие, ни дурные, — нам противны, потому что они напоминают нам о нашем еврействе. Арабское имя Азраил кажется нам очень звучным и поэтическим; но тот из нас, кого зовут Израиль, всегда недоволен своим некрасивым именем. Мы охотно примиримся с испанцем, которого зовут Хаймэ, но морщимся, произнося имя Хаим. Одна и та же жестикуляция у итальянца нас потешает, у еврея раздражает. Певучесть еврейского акцента некрасива, но южные немцы и швейцарцы тоже неприятно припевают в разговоре; однако против их певучести мы ничего не имеем, тогда как у еврея она кажется нам невыносимо вульгарной. Каждый из нас будет немного польщен, если ему скажут: вы, очевидно, привыкли говорить дома по-английски, потому что у вас и русская речь звучит несколько на английский лад. Но пусть ему намекнут только, что в его речи слышится еврейский оттенок, и он изо всех сил запротестует. Кто из нас упустит случай «похвастать»: «Я только понимаю еврейский жаргон, но совсем не умею на нем говорить…»

Все еврейское нам, евреям-интеллигентам, неприятно и в мелочах, и в крупном; наши журналисты, выводя пламенные строки в защиту нашего племени, тщательно пишут о евреях «они» и ни за что не напишут «мы»; наши ораторы, в то самое мгновение, когда говорят о любви к своему народу и к его расовой индивидуальности, усердно следят за собою, чтобы эта расовая индивидуальность не проскочила как-нибудь у них в акценте, жестах или в оборотах речи. До чего это мучительно, знает тот, кто испытал; то есть знаем мы все. И ведь вместе с тем мы любим нашу народность. Ведь мы умеем замирать от восторга перед ее грандиозно-страдальческой историей, умеем ценить несокрушимую силу духа, которая в ней; мы горды, когда вспоминаем, сколько семян разума разбросали мы по всем нивам мира, так что нет народа, который не был бы нам обязан долей своей культуры; и ведь мы же, наконец, любим самый наш народ, самых этих изможденных людей, с круглыми глазами; мы на днях только, в момент невыносимой скорби, поняли, как мы любим их и как мы с ними близки.

Любим — и гнушаемся. У Гейне есть в одном стихотворении рыцарь, который страстно любит бесчестную женщину. Он должен презирать ту, которая дорога его сердцу; он должен стыдиться, как позора, собственной своей любви. Он мог бы явиться на турнир и вызвать рыцарей на арену: пусть выходит на бой, кто осмелится в чем-либо упрекнуть мою даму! И тогда все бы промолчали, но не промолчало бы его собственное страдание, и ему пришлось бы направить копье против собственного сердца… Этот рыцарь похож на нас, интеллигентных евреев; но нам еще хуже, потому что он, по крайней мере, презирал ту, которую любил за ее пороки; мы же, любя, презираем нашу народность не за пороки, а за ее несчастие. Вдумайтесь: это ужас, которого нет ужаснее.


Владимир ЖаботинскийВсе, что осталось живого теперь в интеллигентном еврее, вся жажда кипучей, увлекательной работы, пробужденной в нем рассветом двадцатого века, все бунтует против этого разлада, против этого нелепого, неестественного сплава любви и отвращения; и тоска современного интеллигента-еврея есть тоска о патриотизме. Он готов работать; но он хочет беззаветно любить, а не гнушаться тех, для кого будет работать, ему страстно хочется вырвать вон, затоптать ногами это бессмысленное рабское отвращение. Нам нужно, несказанно мучительно нужно стать патриотами нашей народности, патриотами, чтоб любить за достоинства, корить за недостатки, но не гнушаться, не морщить носа как городской холоп — выходец из деревни — при виде мужицкой родни…

Да, холоп. Это чувство холопское. Мы, интеллигенты-евреи, хлебнув барской культуры, впитали в себя заодно и барскую антипатию к тому, чем мы сами недавно были. Как рабы, которых плантатор вчера стегал плетью, а сегодня произвел в надсмотрщики, мы с радостью и польщенным самолюбием взяли в руки эту самую плеть и с увлечением изощряемся. Гнусно-мелочный антисемитизм, которым без исключения все мы, интеллигенты-евреи, мучительно заражены, эта гнилая духовная проказа, отравляющая все наши порывы к страстной патриотической работе, — это есть свойство холопа, болезнь нахлебника; и тогда только бесследно пропадет он, этот антисемитизм, когда мы перестанем быть холопами и нахлебниками чужого дома, а будем хозяевами под нашею кровлей, господами нашей земли.

Мир закис в мещанской инертности. Интеллигенты всех стран и народов в один голос молят у неба одной благодати: дела, применения для энергии, рвущейся наружу. Это есть тоска по работе. Она стала для всех теперь лозунгом. Только для интеллигента-еврея тот же лозунг звучит иначе: тоска о патриотизме. Но нахлебник не может быть патриотом: нужна родина. Оттого наша тоска о патриотизме так мощно превратилась ныне в тоску по родине.

Говорят, что это мечта, которая не сбудется. Робкие, близорукие люди, вскормленыши мещанства, которым не дано понимать, что самая смелая фантазия есть только слабое предчувствие завтрашнего факта. Если бы люди не мечтали, они не достигали бы; мечта, подобно Авроре, всегда предшествовала восходу солнца, настоящего, пламенного, животворящего солнца. И нам, народу, который после колоссальнейшего из исторических путей в последний раз стоит теперь над пропастью; которому завтра, если не найдется убежища, грозит вырождение, послезавтра — исчезновение с лица земли и который уже сегодня начинает гнушаться самим собою и себя самого оплевывать, — нам нет третьего выбора: или мечта… или ничто.



Вставить анонс статьи в блог28 февраля 2007

[ЮРА 777]

Oz,

В 1908 году в газете "Еврейская мысль" за 12 мая была опубликована статья В.Жаботинского
"Еврейский патриотизм".
Статья черызвычайно интересная. В ней Жаботинский дает точный анализ таких "российских литераторов", как Д. Быков.
К сожалению, в интернете я этой статьи не нашел.
Но она приведена в книге "Чуковский и Жаботинский. История взаимоотношений в текстах и комментариях."

Я эту статью занес в *избранное*несколько лет назад,а ссылка сейчас не срабатывает
Придется всю печатать.. Она того очень стоит

Владимир Жаботинский. Тоска о патриотизме
Версия для печати Теги: история, сионизм, культурные контакты, жаботинский (все теги облаком)

Мы завершаем серию материалов о Жаботинском, давая слово ему самому и публикуя образец его публицистики — страстной, неоднозначной, местами агрессивной. Статья «Тоска о патриотизме» появилась 16 мая 1903 года в еженедельнике «Южные записки». Она не включается в распространенные сборники статей Жаботинского. Мы публикуем «Тоску о патриотизме» по книге Евгении Ивановой «Чуковский и Жаботинский».

Пожалейте меня, ибо я не люблю.
Я. Стеккетти


Владимир Жаботинский
Лишь тогда хорошо кипит у человека работа на пользу страны или народа, когда он горячо любит эту страну или народ. Честные люди вот служат общим, вселенским идеям; но каждый хочет служить им в своей любимой среде, — ковать железо на потребу широкому миру; но ковать его у себя в кузне, где легче и уютнее работать, потому что каждый уголок дорог и близок; и он прав, ибо крепче и легче работается, когда знаешь, что плодами работы воспользуются твои любимые, а не те, к кому ты равнодушен.
Патриотизм удесятеряет силу идейной работы, придает ей теплоту и увлечение. Но у интеллигентных евреев нет патриотизма, нет полной и цельной любви к нашему народу; оттого так часто наша идейная работа лишена теплоты и увлечения и отравлена изнутри болезненным разладом.

Почти нет интеллигентного человека на земле, который в настоящее время не томился бы жаждою дела. Вот, мечтают об увлекательной работе. Хандра, тоскливые чеховские настроения, заполнившие жизнь — все это зуд энергии, которая рвется из нас и жаждет применения. Десятилетия бездействия проползли; наступает хорошая пора, когда понадобятся рабочие руки; эту близкую пору предчувствуют все, но говорят себе: скоро найдется для нас дело по сердцу! Но мы, интеллигенты-евреи, на пороге наступающего десятилетия работы стоим не в трепете радости, а в мучительном колебании. И в нас есть энергия и рвется наружу, и нам страстно хочется работать. Но мы не знаем, для кого нам работать.

Отдать свои силы на благо той земли, где мы живем, и этим удовлетвориться? Так поступают из нас многие, потому что вот мы поистине, сознавая или не сознавая, нежною любовью любим эту страну — любим, несмотря ни на что, народ, в ней живущий, и язык, на котором он говорит. Но ведь эта любовь неразделенная, и потому горько обидная самолюбию. Ведь это — навязывание своей дружбы тем, кто не просит о ней, страстные признания пред красавицей, которая равнодушна. Эта земля сама богата духовными силами; наших услуг она не просит; и когда мы сами, во что бы то ни стало, хотим служить ей, то на нас невольно смотрят с холодным удивлением, пожимая плечами, и говорят:
— Для чего эти люди заботятся о нас? Разве у них своей беды мало? Странная охота — быть непременно ходатаями по чужим делам…

Больно писать о том, насколько все это унизительно; и жалко того, кто не чувствует, как оно унизительно. Лучше не жить вовсе, чем жить без самолюбия и гордости. Но и тому из нас, кто не пожелал унижения и решил отдать свои силы на благо нашей еврейской народности, — и тому нет полного удовлетворения, и тот не может с полным увлечением броситься в работу. Потому что полное увлечение дается только патриоту: но мы, интеллигенты-евреи, и народности нашей не любим полною любовью патриота: и в этом наш горший позор и горшая мука.

Если бы мы совсем не любили еврейства и нам было бы все равно, есть оно или погибло, уж это было бы лучше. Мы не томились бы таким разладом, как теперь, когда мы наполовину любим свою народность, а наполовину гнушаемся; и отвращение отравляет любовь, а любовь не позволяет совести примириться с отвращением. В еврействе есть дурные стороны; но мы, интеллигенты-евреи, страдаем отвращением не к дурному, и не за то, что оно дурно, а к еврейскому, и за то, что оно именно еврейское. Все особенности нашей расы, этически и эстетически безразличные, т. е. ни хорошие, ни дурные, — нам противны, потому что они напоминают нам о нашем еврействе. Арабское имя Азраил кажется нам очень звучным и поэтическим; но тот из нас, кого зовут Израиль, всегда недоволен своим некрасивым именем. Мы охотно примиримся с испанцем, которого зовут Хаймэ, но морщимся, произнося имя Хаим. Одна и та же жестикуляция у итальянца нас потешает, у еврея раздражает. Певучесть еврейского акцента некрасива, но южные немцы и швейцарцы тоже неприятно припевают в разговоре; однако против их певучести мы ничего не имеем, тогда как у еврея она кажется нам невыносимо вульгарной. Каждый из нас будет немного польщен, если ему скажут: вы, очевидно, привыкли говорить дома по-английски, потому что у вас и русская речь звучит несколько на английский лад. Но пусть ему намекнут только, что в его речи слышится еврейский оттенок, и он изо всех сил запротестует. Кто из нас упустит случай «похвастать»: «Я только понимаю еврейский жаргон, но совсем не умею на нем говорить…»

Все еврейское нам, евреям-интеллигентам, неприятно и в мелочах, и в крупном; наши журналисты, выводя пламенные строки в защиту нашего племени, тщательно пишут о евреях «они» и ни за что не напишут «мы»; наши ораторы, в то самое мгновение, когда говорят о любви к своему народу и к его расовой индивидуальности, усердно следят за собою, чтобы эта расовая индивидуальность не проскочила как-нибудь у них в акценте, жестах или в оборотах речи. До чего это мучительно, знает тот, кто испытал; то есть знаем мы все. И ведь вместе с тем мы любим нашу народность. Ведь мы умеем замирать от восторга перед ее грандиозно-страдальческой историей, умеем ценить несокрушимую силу духа, которая в ней; мы горды, когда вспоминаем, сколько семян разума разбросали мы по всем нивам мира, так что нет народа, который не был бы нам обязан долей своей культуры; и ведь мы же, наконец, любим самый наш народ, самых этих изможденных людей, с круглыми глазами; мы на днях только, в момент невыносимой скорби, поняли, как мы любим их и как мы с ними близки.

Любим — и гнушаемся. У Гейне есть в одном стихотворении рыцарь, который страстно любит бесчестную женщину. Он должен презирать ту, которая дорога его сердцу; он должен стыдиться, как позора, собственной своей любви. Он мог бы явиться на турнир и вызвать рыцарей на арену: пусть выходит на бой, кто осмелится в чем-либо упрекнуть мою даму! И тогда все бы промолчали, но не промолчало бы его собственное страдание, и ему пришлось бы направить копье против собственного сердца… Этот рыцарь похож на нас, интеллигентных евреев; но нам еще хуже, потому что он, по крайней мере, презирал ту, которую любил за ее пороки; мы же, любя, презираем нашу народность не за пороки, а за ее несчастие. Вдумайтесь: это ужас, которого нет ужаснее.


Владимир ЖаботинскийВсе, что осталось живого теперь в интеллигентном еврее, вся жажда кипучей, увлекательной работы, пробужденной в нем рассветом двадцатого века, все бунтует против этого разлада, против этого нелепого, неестественного сплава любви и отвращения; и тоска современного интеллигента-еврея есть тоска о патриотизме. Он готов работать; но он хочет беззаветно любить, а не гнушаться тех, для кого будет работать, ему страстно хочется вырвать вон, затоптать ногами это бессмысленное рабское отвращение. Нам нужно, несказанно мучительно нужно стать патриотами нашей народности, патриотами, чтоб любить за достоинства, корить за недостатки, но не гнушаться, не морщить носа как городской холоп — выходец из деревни — при виде мужицкой родни…

Да, холоп. Это чувство холопское. Мы, интеллигенты-евреи, хлебнув барской культуры, впитали в себя заодно и барскую антипатию к тому, чем мы сами недавно были. Как рабы, которых плантатор вчера стегал плетью, а сегодня произвел в надсмотрщики, мы с радостью и польщенным самолюбием взяли в руки эту самую плеть и с увлечением изощряемся. Гнусно-мелочный антисемитизм, которым без исключения все мы, интеллигенты-евреи, мучительно заражены, эта гнилая духовная проказа, отравляющая все наши порывы к страстной патриотической работе, — это есть свойство холопа, болезнь нахлебника; и тогда только бесследно пропадет он, этот антисемитизм, когда мы перестанем быть холопами и нахлебниками чужого дома, а будем хозяевами под нашею кровлей, господами нашей земли.

Мир закис в мещанской инертности. Интеллигенты всех стран и народов в один голос молят у неба одной благодати: дела, применения для энергии, рвущейся наружу. Это есть тоска по работе. Она стала для всех теперь лозунгом. Только для интеллигента-еврея тот же лозунг звучит иначе: тоска о патриотизме. Но нахлебник не может быть патриотом: нужна родина. Оттого наша тоска о патриотизме так мощно превратилась ныне в тоску по родине.

Говорят, что это мечта, которая не сбудется. Робкие, близорукие люди, вскормленыши мещанства, которым не дано понимать, что самая смелая фантазия есть только слабое предчувствие завтрашнего факта. Если бы люди не мечтали, они не достигали бы; мечта, подобно Авроре, всегда предшествовала восходу солнца, настоящего, пламенного, животворящего солнца. И нам, народу, который после колоссальнейшего из исторических путей в последний раз стоит теперь над пропастью; которому завтра, если не найдется убежища, грозит вырождение, послезавтра — исчезновение с лица земли и который уже сегодня начинает гнушаться самим собою и себя самого оплевывать, — нам нет третьего выбора: или мечта… или ничто.



Вставить анонс статьи в блог28 февраля 2007

[Oz]

Тут, вообще, нечего обсуждать!
Быков - пигмей, по сравнению с В.Жаботинским!
Пусть Быков сделает для "своего народа" столько, сколько сделал Жаботинский.
Как написал в свое время Ю.Визбор:" Лишь те, кому не выдал бог талантов, ...утверждают присутствие свое,
пытаясь обкусать ступни гигантов!"

[wwwuser]

Это Вы ещё не читали в Букнике, как этот РВЖ ("России верные жиды") обсирал "убогого националиста Жаботинского".
Вот это свиное рыло испражняется на тему Жаботинского: http://booknik.ru/context/?id=26967&articleNum=3

Важно другое - евреи должны прекратить покупать книги этого типа - таких надо бить рублем.

[wwwuser]

Юрий,

спасибо за усилия, но простой поиск показал бы, что эта статья Жабо в Интернете есть: http://booknik.ru/publications/?id=15589

[Willy]

Это Вы ещё не читали в Букнике, как этот РВЖ ("России верные жиды") обсирал "убогого националиста Жаботинского".
Вот это свиное рыло испражняется на тему Жаботинского: http://booknik.ru/context/?id=26967&articleNum=3

Важно другое - евреи должны прекратить покупать книги этого типа - таких надо бить рублем.

Что сказать, в данном случае бытие определяет сознание, за пределами России и русскоязычной диаспоры, которая все уменьшается Быков равно как и большинство русских авторов, за исключением Чехова, Достоевского, Толстого и может быть Гоголя,
никому не нужен, а Жаботинский оказался фигурой мирового масштаба известной всем и создал идеологию, ставшую классикой. Зависть гложет.

[wwwuser]

+1

[Ромэн]

Комплексы.Ну считает себя Дима гусским,пгавославным человеком,и фамилию поменял.
А все равно для прохановых,мироновых он-жид пархатый.
Да на физиономию его посмотреть,никакой крестик не спасает.
Очевидно били Диму много в детстве и дразнили жиденком.
Закан прав.Такие или становятся воинствующими еврейскими ортодоксами,националистами,типа тех что на седьмом канале и на иудея ру пишут,или бегут от своего еврейства на всех парах.
А все равно то ассимиляция не удалась.Если почти все его опусы написаны о еврействе.Значит неспокойно Диме Зильбертруду на душе.Её то не обманешь.
Имхо, ассимиляция удалась,когда так называемый еврей вообще не замечал еврейсва.
Как например многие евреи,жившие в глубокой российкой глубинке.

[eugene_kae]

Какая разница? Евреем себя считает или нет. Есть гражданин России. Национальная идентификация является делом личным. Ну, я русский. Потому что папа и мама русские. У меня есть друг, у него тоже папа и мама русские. Но он обижается, когда его назвал русским человеком. Был у меня друг, папа узбек, мама русская. В СССР как ни странно, вопросом не задавался. В 90-е годы у меня недоуменно спрашивал,- а кто я? Фамилия Таджибаев, зовут Юра, в паспорте узбек, узбекского языка не знает. И честно говоря, я тоже затруднился...
А может пусть и не русский и не узбек?

[Mark Karpov]

[quote="[url=http://www.megapolis.org/forum/viewtopic.php?p=14459589#p14459589]Willy[

Что сказать, в данном случае бытие определяет сознание, за пределами России и русскоязычной диаспоры, которая все уменьшается Быков равно как и большинство русских авторов, за исключением Чехова, Достоевского, Толстого и может быть Гоголя,
никому не нужен, а Жаботинский оказался фигурой мирового масштаба известной всем и создал идеологию, ставшую классикой. Зависть гложет.[/quote]

Вообще-то и Жаботинский далеко не всему миру известен, и даже не всему еврейскому миру. И Вуди Аллена англоязычный мир знает намного лучше, чем Зеэва Жаботинского. Список же русских авторов можно было бы и расширить Солженицыным, Пастернаком, Бродским и даже Шолоховым...
Так что не надо выпадать из пропорций... Быков, конечно, миру абсолютно неинтересен, но литератор он талантливый, хотя и чрезмерно плодовитый. А то, что евреи не будут покупать его книги, то напрасно... Он автор весьма неплохой биографии Пастернака, а сейчас вот написал биографию Окуджавы. Непременно постараюсь прочитать - люблю Булата Шалвовича.

[irishak]

Комплексы.Ну считает себя Дима гусским,пгавославным человеком,и фамилию поменял.
А все равно для прохановых,мироновых он-жид пархатый.
Да на физиономию его посмотреть,никакой крестик не спасает.
Очевидно били Диму много в детстве и дразнили жиденком.
Закан прав.Такие или становятся воинствующими еврейскими ортодоксами,националистами,типа тех что на седьмом канале и на иудея ру пишут,или бегут от своего еврейства на всех парах.
А все равно то ассимиляция не удалась.Если почти все его опусы написаны о еврействе.Значит неспокойно Диме Зильбертруду на душе.Её то не обманешь.
Имхо, ассимиляция удалась,когда так называемый еврей вообще не замечал еврейсва.
Как например многие евреи,жившие в глубокой российкой глубинке.

дело не в православии и в ассимиляции... а в глубокозасевших еврейских комплексах...
у кого таких комплексов нет и фамилии не меняют
полно евреев, которые как раз замечают свое еврейство и совершенно по этому поводу не рефлексируют, полно русских с еврейскими фамилиями вообще не озабоченных еврейскими проблемами...

[Smile]

полно русских с еврейскими фамилиями вообще не озабоченных еврейскими проблемами...

И за примерами далеко ходить не надо...

[Арнуш]

Да, дело это тонкое.
Вот Владимир Высоцкий в таком же положение , как и Быков, папа еврей, родители развелись. А у Высоцкого никаких комплексов. И дело не в таланте.
Пастернак и Мандельштам.Оба евреи, оба гении, оба выкресты. Первый комплексует, а второй нет.
Различить два вида легко. Комплексующие имеют непреодолимую склоность советовать евреям самоуничтожиться. И ещё болезненная ненависть к любым проявлениям национализма, даже самым естественным.

[DK]

Да, дело это тонкое.
Вот Владимир Высоцкий в таком же положение , как и Быков, папа еврей, родители развелись. А у Высоцкого никаких комплексов. И дело не в таланте.
Пастернак и Мандельштам.Оба евреи, оба гении, оба выкресты. Первый комплексует, а второй нет.
Различить два вида легко. Комплексующие имеют непреодолимую склоность советовать евреям самоуничтожиться. И ещё болезненная ненависть к любым проявлениям национализма, даже самым естественным.

Добавьте сюда уверенность в том, что золотая ложка у него во рту навечно.