Любимые строки.

[Yankel]

Влaдимир Вишневский

Лирические oднoстишия

***

Кудa прoпaл?.. Дa не былo в живыx!..

***

Любви мoей не oпoшляй сoглaсьем...

***

Желaннaя мoя, cкoрей бы утрo!..

***

Любимaя, дa ты и сoбеседник?!

***

Я умирaю, нo oб этoм - пoзже...

[Толстый Луис]

Толстый Луис,

Кoнгениaльнo! Нo вaши aзербaйджaнские пoслoвицы и пoгoвoрки были еще гениaльней и пoэтичней.

Спасибо.
Только как было высочайше замечено, к еврейскому сайту это отношения не имеет.

[Евгений ПТ.]

Евгений Рейн

Преoбрaженскoе клaдбище в Ленингрaде (oкoнчaние)
...

Это стихотворение Рейна достойно того, чтобы быть приведенным здесь полностью. Вот оно:

ПРЕОБРАЖЕНСКОЕ КЛАДБИЩЕ
В ЛЕНИНГРАДЕ

Под черным лабрадором лежат мой дед и бабка,
средь охтенских суглинков, у будки сторожей.
Цветник их отбортован и утрамбован гладко,
поскольку я здесь не был сто лет - и он ничей.
В свой срок переселились с безумной Украины
они, прельстившись нэпом, кроить и торговать,
под петроградским небом купили половину
двухкомнатной квартиры и стали проживать.
Гремит машинка "зингер", Зиновьев пишет письма,
мой дед торгует платьем в Апраксином ряду
и, словно по старинке, пирожные в корзинке
приносит по субботам, с налогами в ладу.
А жизнь идет торопко - от бани до газеты,
от корюшки весенней до елочных шаров.
Лети, лети, вагончик, в коммуне остановка,
футболка да винтовка - и пионер готов.
И все это отрада - встают, поют заводы,
и дед в большой артели народу тапки шьет,
а ну, еще полгода, ну, крайний срок - два года -
и все у нас наденут бостон и шевиот.
Но в темном коридоре, в пустынном дортуаре
сжимает Николаев московский револьвер,
и Киров на подходе, и ГПУ в угаре,
и пишет Немезида графу "СССР".
А дед и бабка рады - начальство шьет наряды,
приносит сыр и шпроты, ликер "Абрикотин",
границы на запоре, и начеку отряды,
и есть кинотеатры для звуковых картин.
А дальше все как надо - обида и блокада,
и деда перевозят по Ладоге зимой,
и даже Немезида ни в чем не виновата,
она лишь секретарша. О боже, боже мой!
Теперь в глубоком царстве они живут, как могут,
Зиновьев, Николаев, Сосо и лысый дед.
И кто кого под ноготь, и кто кого за локоть -
об этом знает только подземный Ленсовет.
А я стою и плачу. Что знаю, что я значу?
Великая судьбина, холодная земля!
Все быть могло иначе, но не было иначе,
за все ответят тени, забвенье шевеля.

[Толстый Луис]

Джелаледдин Руми

* * *

Старик сказал врачу:
«Я заболел…
Слезотеченье…Насморк одолел…»

«От старости твой насморк!» - врач сказал.

Старик сказал:
«Я плохо видеть стал…»

«От старости, почтенный человек –
и слабость глаз, и покрасненье век».

Старик:
«Болит и ноет вся спина!»

А врач:
«И в этом старости вина».

Старик:
«Я кашляю, дышу с большим трудом».

А врач:
«Повинна старость в том, и в том»

«Мне в пользу, слушай, не идет еда!»

«От старости, от старости беда!»

«Ах ты, дурак! – сказал старик врачу –
Я у тебя лечиться не хочу!
Чему тебя учили, о глупец?
Лекарствами сумел бы врач-мудрец
Помочь в недомогании моем.
А ты – осел, оставшийся ослом!»

А врач:
«И раздражительность твоя –
От старости, тебе ручаюсь я!»

* * *

XIII век.

[whim]

Андрей Вознесенский
ТИШИНЫ!

Тишины хочу, тишины...
Нервы, что ли, обожжены?
Тишины...
чтобы тень от сосны,
щекоча нас, перемещалась,
холодящая словно шалость,
вдоль спины, до мизинца ступни,
тишины...

звуки будто отключены.
Чем назвать твои брови с отливом?
Понимание -
молчаливо.
Тишины.

Звук запаздывает за светом.
Слишком часто мы рты разеваем.
Настоящее - неназываемо.
Надо жить ощущением, цветом.

Кожа тоже ведь человек,
с впечатленьями, голосами.
Для нее музыкально касанье,
как для слуха - поет соловей.

Как живется вам там, болтуны,
чай, опять кулуарный авралец?
горлопаны не наорались?
тишины...
Мы в другое погружены.
В ход природ неисповедимый,
И по едкому запаху дыма
Мы поймем, что идут чабаны.

Значит, вечер. Вскипают приварок.
Они курят, как тени тихи.
И из псов, как из зажигалок,
Светят тихие языки.

[Oz]

,שװערן שװער איך
,אַז בײַ קײנעם
,נאָר בײַ מיר
בײַ מיר בײַ אײנעם

,איז פֿאַראַן אַזאַ מין גליק
.אַזאַ היטל - אַן אַנטיק

-װיל איך, װער איך
?מײנט איר װאָס
צום אַלעם ערשטן
.אַ מאַטראָס

און דערנאָכדעם
מאָמענטאַל
װער איך אױך
.אַ גענעראַל

,און טאַקע תיכף
גאָרניט מערער
כ'װער אַ פּראָסטער
.קױמענקערער

ס'איז געװענדט
,אין דעם נאָר בלױז
װוּהין מע דרײט
.דעם דאַשעק אױס
[/b]

И еще одно стихотворение того же автора:

ПОРТРЕТ.

Однажды Кот, придя домой,
Сказал: "Жена и дети!
А не пора ли всей семьей
Подумать о портрете?"
Жена воскликнула: "Пора!"
Котята крикнули: "Ура!"
Кот надевает шляпу,
Берет жену под лапу.
И, подхватив своих котят,
Они к фотографу летят.
Фотограф, пожилой Козел,
Их в ателье свое провел.
Был очень вежлив, очень мил,
Кота и Кошку посадил
Посередине в кресло
Котят на длинную скамью,
Приятно глянуть на семью:
Все выглядят прелестно!
На маме - розовый наряд,
На папе - фрак лиловый,
И чепчики у всех котят -
Мгновенье! - и готово!
Свой аппарат Козел навел,
"Внимание! - сказал Козел, -
"Смотрите, дети, птичка!"
Эх, подвела привычка!
Кот, Кошка, пятеро котят
Ка-ак бросятся на аппарат,
Кот в объектив вцепился!
Летит штатив и гаснет свет...
Короче говоря, портрет
Совсем не получился.

[Alex-Vi]

А.Твардовский.


ДВЕ СТРОЧКИ

Из записной потертой книжки
Две строчки о бойце-парнишке,
Что был в сороковом году
Убит в Финляндии на льду.

Лежало как-то неумело
По-детски маленькое тело.
Шинель ко льду мороз прижал,
Далеко шапка отлетела.
Казалось, мальчик не лежал,
А все еще бегом бежал
Да лед за полу придержал...

Среди большой войны жестокой,
С чего - ума не приложу,
Мне жалко той судьбы далекой,
Как будто мертвый, одинокий,
Как будто это я лежу,
Примерзший, маленький, убитый
На той войне незнаменитой,
Забытый, маленький, лежу.

1943

[Alex-Vi]

Наум Коржавин



ПЕСНЯ, КОТОРОЙ ТЫСЯЧА ЛЕТ
Эта старинная песня,
Которая вечно нова.
Г. Гейне

Старинная песня.
Ей тысяча лет:
Он любит ее,
А она его - нет.

Столетья сменяются,
Вьюги метут,
Различными думами
Люди живут.

Но так же упрямо
Во все времена
Его почему-то
Не любит она.

А он - и страдает,
И очень влюблен...
Но только, позвольте,
Да кто ж это - он?

Кто? - Может быть, рыцарь,
А может, поэт,
Но факт, что она -
Его счастье и свет.

Что в ней он нашел
Озаренье свое,
Что страшно остаться
Ему без нее.

Но сделать не может
Он здесь ничего...
Кто ж эта она,
Что не любит его?

Она? - Совершенство.
К тому же она
Его на земле
Понимает одна.

Она всех других
И нежней и умней.
А он лучше всех
Это чувствует в ней...

Но все-таки, все-таки
Тысячу лет
Он любит ее,
А она его - нет.

И все же ей по сердцу
Больше другой -
Не столь одержимый,
Но все ж неплохой.

Хоть этот намного
Скучнее того
(Коль древняя песня
Не лжет про него).

Но песня все так же
Звучит и сейчас.
А я ведь о песне
Веду свой рассказ.

Признаться, я толком
И сам не пойму:
Ей по сердцу больше другой...
Почему?

Так глупо
Зачем выбирает она?
А может, не скука
Ей вовсе страшна?

А просто как люди
Ей хочется жить...
И холодно ей
Озареньем служить.

Быть может... не знаю.
Ведь я же не Бог.
Но в песне об этом
Ни слова. Молчок.

А может, и рыцарь
Вздыхать устает.
И сам наконец
От нее устает.

И тоже становится
Этим другим -
Не столь одержимым,
Но все ж неплохим.

И слышит в награду
Покорное: "да"...
Не знаю. Про то
Не поют никогда.

Не знаю, как в песне,
А в жизни земной
И то и другое
Случалось со мной.

Так что ж мне обидно,
Что тысячу лет
Он любит ее,
А она его - нет?

1958

[Alex-Vi]

Самуил Маршак


Мы принимаем всё, что получаем,
За медную монету, а потом —
Порою поздно — пробу различаем
На ободке чеканно-золотом.

[Alex-Vi]

Александр Межиров


Мы под Колпином скопом стоим,
Артиллерия бьет по своим.
Это наша разведка, наверно,
Ориентир указала неверно.

Недолет. Перелет. Недолет.
По своим артиллерия бьет.

Мы недаром присягу давали.
За собою мосты подрывали,-
Из окопов никто не уйдет.
Недолет. Перелет. Недолет.

Мы под Колпиным скопом лежим
И дрожим, прокопченные дымом.
Надо все-таки бить по чужим,
А она - по своим, по родимым.

Нас комбаты утешить хотят,
Нас, десантников, армия любит...
По своим артиллерия лупит,-
Лес не рубят, а щепки летят.

1956

[Alex-Vi]

Иона Деген.

Мой товарищ в смертельной агонии
Не зови понапрасну друзей.
Дай-ка лучше согрею ладони я
Над дымящейся кровью твоей.

Ты не плачь, не стони, ты не маленький.
Ты не ранен, ты просто убит.
Дай на память сниму с тебя валенки.
Нам еще наступать предстоит.

[Alex-Vi]

Владимир Соколов


Спасибо, музыка, за то,
Что ты меня не оставляешь,
Что ты лица не закрываешь,
Себя не прячешь ни за что.

Спасибо, музыка, за то,
Что ты единственное чудо,
Что ты душа, а не причуда,
Что для кого-то ты ничто.

Спасибо, музыка, за то,
Чего и умным не подделать,
За то спасибо, что никто
Не знает, что с тобой поделать.

[Alex-Vi]

Из рассказа И.А.Бунина "Кавказ"
http://www.bibl.ru/kavkaz.htm
http://lib.userline.ru/4783

"Утром, когда я вышел в коридор, в нем было солнечно, душно, из уборных пахло
мылом, одеколоном и всем, чем пахнет людный вагон утром. За мутными от пыли и
нагретыми окнами шла ровная выжженная степь, видны были пыльные широкие дороги,
арбы, влекомые волами, мелькали железнодорожные будки с канареечными кругами
подсолнечников и алыми мальвами в палисадниках... Дальше пошел безграничный
простор нагих равнин с курганами и могильниками, нестерпимое сухое солнце,
небо, подобное пыльной туче, потом призраки первых гор на горизонте..."

[Alex-Vi]

Э.М.Ремарк "Триумфальная арка" (фрагмент)

"На улицах было полно народу. Сбившись в кучки, люди жадно следили за
быстро бегущими буквами световых газет. Равик поехал в Люксембургский сад.
До ареста хотелось побыть несколько часов наедине с собой.
В саду было пусто. Первое дыхание осени уже коснулось деревьев, но это
напоминало не увядание, а пору зрелости. Свет был словно соткан из золота и
синевы - прощальный шелковый флаг лета.
Равик долго сидел в саду. Он смотрел, как меняется освещение, как
удлиняются тени. Он знал - это его последние часы на свободе. Если объявят
войну, хозяйка "Энтернасьоналя" не сможет больше укрывать эмигрантов. Он
вспомнил о приглашении Роланды. Теперь и Роланда ему не поможет. Никто не
поможет. Попытаешься бежать - арестуют как шпиона.
Он просидел так до вечера, не чувствуя ни грусти, ни сожаления. В
памяти всплывали лица. Лица и годы. И наконец - это последнее, застывшее
лицо.
В семь часов Равик поднялся. Он знал, что, уходя из темнеющего парка,
он покидает последний уголок мирной жизни. Тут же на улице он купил
экстренный выпуск газеты. Война была уже объявлена."

[ДА]

Псалом
Александр Галич

Я вышел на поиски Бога.
В предгорье уже рассвело.
А нужно мне было немного -
Две пригоршни глины всего.

И с гор я спустился в долину,
Развел над рекою костер,
И красную вязкую глину
В ладонях размял и растер.

Что знал я в ту пору о Боге
На тихой заре бытия?
Я вылепил руки и ноги,
И голову вылепил я.

И полон предчувствием смутным
Мечтал я, при свете огня,
Что будет Он добрым и мудрым,
Что Он пожалеет меня!

Когда ж он померк, этот длинный
День страхов, надежд и скорбей -
Мой бог, сотворенный из глины,
Сказал мне :
- Иди и убей!..

И канули годы. И снова -
Все так же, но только грубей,
Мой бог, сотворенный из слова,
Твердил мне:
- Иди и убей!

И шел я дорогою праха,
Мне в платье впивался репей,
И бог, сотворенный из страха,
Шептал мне:
- Иди и убей!

Но вновь я печально и строго
С утра выхожу за порог -
На поиски доброго Бога
И - ах, да поможет мне Бог!

[ДА]

Предостережение

Александр Галич

Ой, не шейте вы, евреи, ливреи,
Не ходить вам в камергерах, евреи!
Не горюйте вы, зазря не стенайте,
Не сидеть вам ни в Синоде, ни в Сенате.
А сидеть вам в Соловках да в Бутырках,
И ходить вам без шнурков на ботинках,
И не делать по суботам "лехаим"
А таскаться на допрос с вертухаем.
Если ж будешь торговать ты елеем,
Если станешь ты полезным евреем,
Назваться разрешат Россинантом
И украсят лапсердак аксельбантом.
Но и ставши в ремесле этом первым,
Все равно тебе не быть камергером,
И не выйти на елее в Орфеи...
Так не шейте ж вы ливреи, евреи!

[Alex-Vi]

Хуан Рамон Хименес

Детство! Луг, колокольня, зеленые ветки,
разноцветные стекла высоких террас.
Как огромная бабочка смутной расцветки,
вечер ранней весны опускался и гас.

И в саду, золотом от вечернего света,
птичье пенье росло, чтобы вдруг онеметь,
а прохладные волны приморского ветра
доносили из цирка плакучую медь...

И еще до того, как возник безымянно
и застыл во мне горечью привкус беды,
я любил, соловьенок, в безлюдье тумана
затихание мира и голос воды.


Перевод А. Гелескула

[Alex-Vi]

Хуан Рамон Хименес

Подъезжаешь к Испании. Стелются тени.
Солнце замерло, стоя с вершинами вровень.
Мир открыт. Очертанья французских селений -
как бледнеющий фон в пятнах шиферных кровель.

Звон сальентских курантов плывет над округой.
Воскресенье. По рощицам ветер резвится.
Все прозрачнее небо. Дыхание юга
все хмельней. Все отчетливей волны пшеницы.

Доцветающий лог безмятежен и ласков,
и коровы мычат, разбредаясь низиной.
В самом сердце звучит перекличка подпасков...
Снова родина гибель отводит от сына.

Тишь, безлюдье, блаженство. Омытые долы
в колокольцах, как небо в затепленных звездах.
Тишь, блаженство, безлюдье. Лишь нотой веселой
бубенцам и ручью откликается воздух.


Перевод Б. Дубина

[Alex-Vi]

А.Межиров

Вечеринка

Летних сумерек истома
У рояля на крыле.
На квартире замнаркома
Вечеринка в полумгле.
Руки слабы, плечи узки,
Времени бесшумный гон,
И девятиклассниц блузки,
Пахнущие утюгом...

Пограничная эпоха,
Шаг от мира до войны.
На "отлично" и на "плохо"
Все экзамены сданы.
Замнаркома нету дома,
Нету дома, как всегда.
Слишком поздно для субботы,
Не вернулся он с работы,
Не вернется никогда.

Вечеринка молодая,
Времени бесшумный лед.
С временем не совпадая
Ляля черная поет,
И цыганский тот анапис
Дышит в души горячо,
Окна звонкие крест-накрест
Не заклеены еще.

И опять над радиолой
К потолку наискосок
Поднимается веселый
Упоительный вальсок.
И под вальс веселой Вены
Шаг не замедляя свой,
Парами в передвоенный
Роковой сороковой.

[Евгений ПТ.]

Александр Кушнер

Времена не выбирают,
В них живут и умирают.
Большей пошлости на свете
Нет, чем клянчить и пенять.
Будто можно те на эти,
Как на рынке, поменять.
Что ни век, то век железный.
Но дымится сад чудесный,
Блещет тучка; я в пять лет
Должен был от скарлатины
Умереть, живи в невинный
Век, в котором горя нет.

Ты себя в счастливцы прочишь,
А при Грозном жить не хочешь?
Не мечтаешь о чуме
Флорентийской и проказе?
Хочешь ехать в первом классе,
А не в трюме, в полутьме?

Что ни век, то век железный.
Но дымится сад чудесный,
Блещет тучка; обниму
Век мой, рок мой на прощанье.
Время - это испытанье.
Не завидуй никому,

Крепко тесное объятье.
Время - кожа, а не платье.
Глубока его печать.
Словно с пальцев отпечатки,
С нас - его черты и складки,
Приглядевшись, можно взять.